Какое будущее ждет дизайн?

– Александр Васильевич, расскажите, пожалуйста, каким Вы видите будущее дизайна? Куда, в связи с этим, пойдут студенты? Наверняка есть какие-то тенденции, что кто-то в определенный промежуток времени уходит в фотографию, иллюстрацию.

– За последние 10 лет на журфаке очень актуальна тема дигитализации: цифра стала своего рода иконой. Веб-дизайн – это уже вчерашний день. Попытки открывать какие-то новые подразделения, связанные с цифрой, навязывать цифровизацию в дизайне, обречены на провал, потому что время, когда это было новым, уже ушло. Сейчас наступает новая эпоха – эпоха иммерсионных коммуникаций. Иммерсия — это явление, при котором медиаконтент окружает вас повсюду, в сферу дизайна вовлекается окружающая среда.
У нас был сделан первый шаг в этом направлении: в прошлом году были защищены две дипломные работы по виртуальной и аугментированной реальностям.
Мир идет вперед, на подходе интернет вещей, на подходе нестандартные видеоносители. Студентов нужно учить работать именно с этим. Нужно делать уклон в сторону 3D-технологий, аугментации, в сторону технологий, которые становятся доступными в редакциях по созданию нетрадиционной инфографики.
Идет эпоха галапластики, в которой интерфейс станет проецироваться на стены, на стол и на другие плоскости через браслет часов. Если мы собираемся идти вперед, то нужно изучать все эти технологии, поскольку информационный поток и требования к аудитории в контексте восприятия будут возрастать, а количество носителей будет ограничено.
Все остальное должно быть базой – привычным, старым подходом. Веб-сайтами уже никого не удивишь. Наверное, дизайн цифровых продуктов и интерактивных проектов будут одними из основных направлений в бакалавриате. Печати останется, может, около 30% от всего учебного процесса. А магистратуру лучше всего посвятить иммерсионным форматам – они более прогрессивные и интересные.

– А для этого нужны какие-то специальные технологии, чтобы дизайнеры могли проходить обучение? 

– На самом деле, так было вначале: раньше требовались определенные графические редакторы, которые нужно было осваивать два года. Нужны были какие-то особенные экраны, виртуальные шлемы. Эпоха Silicon Graphics. А на самом деле, с конца 90-х, когда все это потеряло экзотику, ситуация сильно упростилась. 

В Петербурге проходила выставка, посвященная градостроительным проектам будущего. Там показывались разного рода объемные вещи с помощью  проекторов, которые у нас расположены в учебных аудиториях.
Появились графические редакторы, которые позволяют создавать различные 3D-изображения с помощью Photoshop. Ситуация прогрессирует, и человек, если захочет, может углубиться в этот мир, потратив на освоение программ не больше месяца.
В городе действует две медиалаборатории, которые этим занимаются и куда можно прийти и поучиться по собственному желанию. Одна – «Мастерская интерактивного искусства», ее возглавляет Ксения Храбрых, вторая – «Студия визуальных коммуникаций», которой руководит Ксения Диодорова. Таким образом, уже есть проекты, которые этим занимаются, обучают других и зарабатывают на этом.

– Это какое-то обособленное от университетов и научных центров предприятие? 

– Да, проекты абсолютно самостоятельны. Сейчас они ведут с нами переговоры, чтобы вести в университете мастер-классы. Но поскольку они на самостоятельном обеспечении, то можно сказать, что такие коммерческие проекты не всегда возможны в рамках ВУЗа. Но они открыты, у них есть проекты на YouTube, которые можно изучать. Также в городе есть несколько студий виртуальной реальности, но пока это на уровне игр.
Я думаю, что уже в ближайшем будущем появятся новые интерфейсы, которые будут окружать нас на рабочем месте и дома (например, система интегрирования с умным домом). С этим надо работать сейчас, потому что этим уже занимаются в Америке и в Китае. В России это пока тормозится культурной средой – непривычно.
Такие медиаформаты внедряются со сложными социальными эффектами, но это дизайн будущего. Иммерсионные форматы – это то, что нас в итоге будет окружать. Например, можно создать объемные изображения даже на стене. В России есть индустрия дистанционного образования, и в рамках одного из грантовых проектов в одном университете была создана иммерсионная комната: люди в ней сталкиваются с четырьмя проекторами, которые находятся под потолком. Они проецируют объемное изображение на четыре стены. Таким образом, человек находится в объемной среде. Дизайн и здесь тоже может найти себя, в этом ключе. Это если говорить о принципиально новом будущем. 

– А сейчас дисциплины будущего уже преподаются в университете? 

– На данный момент только для любителей. У меня были две студентки, которые этим интересовались. Одна из них работала в ТАСС, вторая – в лаборатории интерактивного искусства и участвовала в создании инсталляции форта Кронштадт. Одна из студенток выступала от нашего факультета консультантом по UX: она тестировала, какое воздействие на людей оказывает фабула, сценарий, репрезантация и реализация виртуальной реальности. Она исследовала воздействие психологическими тестами. Это, кстати, тоже работа дизайна: дизайнер не пишет код вручную, не создает саму фактуру, но пишет сценарий, ответственен за коммуникативный механизм, за интерфейс. Сейчас этим занимается ИТМО: там есть центр лаборатории дизайна мультимедиа, и они создают видео 360 градусов. Отчасти это тоже иммерсия.

– Вы видите будущее за этими технологиями, но, как я поняла, из студентов на данный момент интересуются этим только единицы. 

– Пока интересуются единицы, кто непосредственно с этим столкнулся. Но практически вся подготовка по UX, которую я буду читать на четвертом курсе и в следующем году, может без проблем перенестись в сферу виртуального проектирования. То есть я занимаюсь когнитивными аспектами в меньшей степени, чем графическими. Я только рассказываю о стилистике веб-проектов, например, чем минимализмы разных стран отличаются друг от друга. Но есть вещи, которые связаны с тестированием продукции на аудитории, с работой с негативными сценариями, которые мешают реализации – все это нужно уметь выявлять, и дизайнер в России, к сожалению, пока мало подкован. Дизайнер у нас считается чем-то вроде художника, но чем дальше будет идти развитие индустрии, тем меньше он будет участвовать, как иллюстратор. Ему предстоит определять три вещи: оригинальность концепции, оригинальность композиционных решений и определение совместимости продукта с человеком, то есть с представителем целевой аудитории. Вот тут нужна будет голова и интеллект живого человека, все остальное смогут делать машины и редакторы. Сегодня есть прецеденты, когда авторитетные ВУЗы и корпорации не используют труд дизайнеров при создании собственного веб-сайта: они используют готовые решения, фактически шаблоны, потому что трудно изобрести что-то принципиально новое, когда все уже изобретено. Акцент смещается на другие области: насколько это удобно организовано, насколько архитектура оптимизирована, чтобы это нравилось людям и быстро решало задачи. Дизайнерам предстоит стать психологами.

– А как вы думаете, какими будут основные функции специалиста, который заканчивает кафедру медиадизайна в СПбГУ? 

– Дизайн медиапродукции имеет четкие границы по сравнению с другими видами дизайн-проектирования. И в первую очередь – это мастерство коммуникации: уметь наладить коммуникацию, упаковать контент таким образом, чтобы он дошел до своего читателя, зрителя. Поэтому, если говорить о нашей специфике, то дизайнер должен быть хорошо осведомлен в области теории коммуникации. Здесь мы опять возвращаемся к когнитивным аспектам психологии: это искусство общения с аудиторией через сайт. Там, где графика ориентируется только на эстетику, мы должны передать смысл, и здесь мы выходим на первое отличие. Мы будем выпускать людей, которые ориентированы на смысл, а не на эстетику. Эстетика важна в первичном смысле, поэтому необходимы также умение писать, лингвистическая подготовка, понимание модели коммуникации: какие искажения возможны при общении с аудиторией, ошибки недопонимания. Форма и содержание здесь выступают в комплексе, но содержание первично. Журналист прежде всего должен видеть идею и то, что можно вербализовать.
Если вы спросите выпускника кафедры искусств, что он имел в виду, когда создавал свой продукт, начнется неуправляемый поток сознания – он не сможет сформулировать мысль. Если у нас спросят, почему мы выбираем данный айдентический стиль и данную композицию, мы должны уметь это аргументировать.  Мы должны ориентироваться в семиотике, стилях и одновременно в истории поколений, которые будут это потреблять.

– То есть, я правильно поняла, что дизайнер делает идею, а потом эту задачу выполняет робот? 

– Безусловно. Уже сейчас. Вы можете сэкономить время, просто определив по техническому заданию ту концепцию, которая вам нужна, а потом посмотреть на соответствующих агрегаторах шаблоны и незначительно их модифицировать. Можно спорить и говорить, что это уничтожает творческий вклад в искусство, но тот факт, что сказывается индустриальный характер, отрицать нельзя. При всем желании вы не отрисуете сайт, который еще никогда не создавался, это иллюзия. Я говорю сейчас о вебе, фирменном стиле, айдентике. Наверное, только иллюстрация, дизайн печатных СМИ – это области, где еще творчество возможно, там все менее клишировано, возможно много творческих решений. В вебе практически все задано технологическими эффектами и накопленным опытом размещения в пространстве экрана. Участие автоматизированных сервисов уже есть и активно используется. Уже сейчас никто из дизайнеров не занимается созданием сетки, вариантов очень много: их можно скачать и незначительно модифицировать.  

– Расскажите, а как кафедра медиадизайна развивается сейчас во внедрении новых подходов?

– В рамках факультатива Хана мы решили пригласить человека, который создавал дизайн метро в Лондоне. Это Николай Недашковский – представитель студии Лебедева. Он занимается дизайном в широком смысле: может делать как дизайн периодики, так и, например, навигационный дизайн в парке Зарядье. Николай приходил два раза в неделю, транслировал работу верстки, работу с типографикой. И это формат, который смог бы прижиться, но это не двухнедельный интенсив – он занимался со студентами с осени до лета целый год, каждую неделю. Те, кто к нему ходил, выправили в себе дизайн мышления нового типа. Поэтому мы уже пытаемся разбавить академизм необычными, экзотическими подходами, которые можно взять только в студии. Когда-то у кафедры была очень тесная связь с индустрией, и практические знания шли с редакций и типографий сразу в учебный процесс. Сейчас это движение замедлилось в силу ужесточения академических требований, но мы стараемся привлекать специалистов, которые эти знания все еще несут, и Недашковский был одним из них. Я стараюсь еще находить людей, которые живут в гуще выставок и гуще всего этого производства. 

– Есть ли какие-то планы, кого звать в следующий раз?  

– Да, мы будем активно звать людей из трех направлений. В первую очередь, конечно, мы будем продолжать работать с веб-разработками и фронтент-разработками. Сейчас в магистратуре и бакалавриате в ознакомительном режиме преподаёт фронтендер с большим стажем, он же ведёт 3D-моделирование в графических редакторах. Но это то, что можно отнести к цифре. Мы будем звать людей, которые проявили себя очень ярко в сфере классической графики – графический дизайн, айдентика, иллюстрация. С фотографами, я считаю, все в порядке. И третье – у нас будет преподавать Юлия Куршева – известный иллюстратор, художник, член союза художников, читает в Оксфорде курс по композиции. Она начнет работать у нас в магистратуре. Сейчас же я пригласил главного дизайнера «Делового Петербурга» Константина Мшагского, он будет вести в магистратуре. И еще, если повезет, хотелось бы привлечь специалистов по иммерсионным форматам – скорее всего, это будут люди из интерактивной лаборатории искусства Ксении Храбрых, если они согласятся.

– А это будут обязательные дисциплины?  

– Это будет обязательный предмет «Медиалаборатория по современному дизайну периодики». 

– Это пока только для студентов магистратуры?  

– Да, но это связано сейчас с ограничениями по времени у новых преподавателей.  

– А как вы думаете, когда наступит то будущее дизайна, о котором вы рассказали? Через пять, десять лет? 

– Я думаю, это вопрос ближайших трех лет. У нас просто больше нет времени по ряду причин.