«Кажется, быть умным наконец-то стало модно»

О поэтике своих текстов

Я исхожу из своего довольно специфического взгляда на мир как на абсурд и на Бога как на иррациональную силу. Суть «Осени в карманах» именно в этом: похоже, в мире нет никакого порядка. Люди не получают, чего хотят, а добиваются лишь временных целей. Все предметы созданы для того, чтобы человек не реализовывал свои желания, чтобы никогда не наступила утопия. И мы можем либо смеяться над этим, либо страдать от этого. А еще можем менять себя в этой ситуации. Показать все это – пожалуй, и есть моя задача.

Мои книги иногда называют сборниками анекдотов, а стиль – блоговым. Да, у меня есть такая тенденция – некоторая простота и элементы анекдотичности, да и тексты я размещал сначала в ЖЖ. Отчасти это ответ на запрос времени. Но ведь в моих текстах есть и совсем другое: например, очень длинные каталоги и сложные описания ландшафта, попытки угадать внутренние смыслы и тайны. Здесь у меня масса учителей, в частности – сюрреалисты, Генри Миллер и Юрий Трифонов.

О смешном

В моих книгах не так много событий, акцент скорее на повседневности и ее анекдотичности. Вот я сейчас зашел, и официант мне говорит: “Можете присесть”. Распорядился так. Об этом можно написать смешно, правильно расставив слова и выбрав нужную интонацию. Так работают, скажем, Довлатов или Ильф и Петров. Например: “И тут Ипполит Матвеевич неожиданно высказался”. Вот это “неожиданно высказался” в частности очень остроумно, но читателю кажется, что анекдот смешной в целом.

На аудиторию всегда действует интонация – когда с серьезным видом говорят смешные, абсурдные вещи. Напротив, если человек эмоционально вовлекается в то, что говорит – ему не доверяют. А вот эта сдержанность, преодоление своего смеха, подтягивание иных смыслов к используемому слову – все это работает. Это стадартный тип американского и британского юмора, так шутили мои американские друзья.

О новой книге

Это текст преследует несколько целей. С одной стороны, это литературоведческая игра с читателем. Здесь не обошлось без филологического бэкграунда — все-таки этих авторов я профессионально изучал много лет, перечитывая сами романы и литературу о них. Но я им, бэкграундом, не бравирую, не делаю сносок и ссылок на авторитеты. Некоторые вещи я нарочно утрирую, довожу до некоторой невозможности и предельной спорности – именно для того, чтобы спровоцировать читателя на собственную мысль. Еще одна из задач – научить его читать книжки; показать, на что обращать внимание.

С другой стороны, этой книгой я хочу помочь современному автору. Показать некие фишки, хитрости, техники, формы репрезентации материала, которыми пользовались великие мастера. То есть посыл такой: давайте посмотрим, что прикольного есть у этих авторов, что у них можно украсть. Например, я анализирую четыре фразы у Сэлинджера – и пытаюсь понять, почему они делают его Сэлинджером. Или как Фолкнер играет с читателем, заманивая его в свои сети, а Элиот – использует чужие цитаты. Я пытаюсь представить себе, как бы эти писатели провели мастер-класс creative writing – и начинаю говорить от их имени. Я бы мог, конечно, рассказать, как я пишу, но, возможно, это не так интересно и значительно.

А еще здесь будет огромное количество историй из жизни, анекдотов, парадоксов, с которых я начинаю свои эссе. Они как бы иллюстрируют идею того, что, чем больше ты будешь контролировать реальность, тем больше она будет разупорядочена. И авторов я выбирал отчасти по принципу близости к этому моему мировидению.

Об интеллектуализации досуга и университетах

Читая как-то лекцию в баре, я увидел массу незнакомых лиц, которые стоят с пивом и очень внимательно меня слушают, потом вдруг оставляют пиво и начинают что-то быстро за мной записывать. Общество как бы пресытилась энергетическими напитками и индустрией развлечений – потому что все это стало очень доступно (а значит, не так интересно) – и стало входить в зону интеллектуального досуга. Стало очень много антикафе и креативных пространств с альтернативными, более глубокими развлечениями. Для сравнения – какие тренды были  лет десять назад? Спорт, тачки, клубы с дикой музыкой, массажисты на пляже, секс с фитнес-тренером. А теперь, кажется, быть умным наконец-то стало модно. Не интеллектуалом, не профи, не специалистом, а именно неглупым человеком. Вот это внутреннее изменение культуры – одна сторона тенденции.

Другая причина – кризис и консервативность нашего образования. Университеты по большей части закрыты и нацелены на выполнение своей прямой функции – давать формальное образование. Люди там заняты внутренней самоорганизацией, не могут и не стремятся выстраивать имидж учебного заведения. Логика примерно такая: «все и так  знают, что такое СПбГУ, зачем еще что-то делать?» В итоге вузы становятся очень инертными, лекции – скучными, академическими. Естественно, студенты ищут альтернативные площадки, куда приходят креативные, интересные, иногда недооцененные в своей среде люди. Хорошо, что есть книжные магазины и интеллектуальные клубы на их основе. Взять тот же «Буквоед». Денис Котов – отличный менеджер, который хорошо видит культурные тенденции и может позволить себе все, что угодно, постоянно приглашает гостей и проводит мероприятия. В итоге «Буквоед» — культурный центр, у которого море площадок и событий. Независимые магазины, такие как «Фаланстер» в Москве, «Все свободны» и «Порядок слов» в Петербурге — также альтернативные культурные центры.

Все это – такой вызов СПбГУ. И было бы хорошо, если бы СПбГУ принял этот вызов. Пора разомкнуть границы университета, создать вокруг него культурную турбуленцию, придумать некий открытый проект, вовлекающий неуниверситетскую аудиторию.

В Америке эти проблемы решены. Я был в одном колледже, который находится в отдалении от цивилизации: до Нью-Йорка два часа, до ближайшего городка – тридцать минут. Между тем, если бы я захотел посещать все чтения, дискуссии, политические семинары, кинопоказы в этом колледже, мне бы пришлось ходить туда каждый день. А если бы наши университеты были в кампусной системе и располагались вне города, все бы умерли со скуки или спились.

 

О будущем и традициях

Я не знаю, что будет через двадцать лет. Может быть, мы войдем в какую-то зону, где культура будет монолитной, а браки — разного типа (например, между человеком и кустарником). Я бы не хотел становиться космополитом – и не хотел бы этого для своего сына, который родился в 2015 году. Я буду настраивать его на то, чтобы он жил здесь, включался в эту культуру и создавал что-то для этой страны, этой системы. Помимо того, что у нас существует конкретная политическая и историко-культурная ситуация, есть еще традиции – в том числе семейные. Да, какая-то часть моей семьи после революции оказалась в Америке и Португалии, но в основном мы здесь – и мне бы хотелось, чтобы так это и оставалось. Для меня это важно.

---